Горький в одном интервью 1903 года так высказался об основном вопросе, поставленном в пьесе: «Основной вопрос, который я хотел поставить, это — что лучше, истина или сострадание? Что нужнее? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука?» Утешители ненавистны Горькому, и в образе Луки писатель разоблачил их несостоятельность.
Решение вопроса, что же надо делать, чтобы изменить жизнь и уничтожить «дно», дает в своих речах Сатин, образ которого противопоставлен утешителю Луке. Горький не идеализирует этого героя: как и другие босяки, Сатин не способен ни к общественно полезному труду, ни к революционному действию, он заражен анархическими настроениями. В нем немало пороков, привитых ему ночлежкой: он пьяница и шулер, подчас жесток и циничен, но все-таки от других босяков его отличает ум, относительная образованность и способность мыслить. В ночлежке раздаются знаменитые слова Сатина, заявляющие о праве «человека на личную свободу и человеческое достоинство»: «Все — в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Человек! Это — великолепно! Это звучит... гордо! Человек! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо!» Эти слова отразили самые высокие мечты предреволюционного периода. «Ложь — религия рабов и хозяев...
Правда — бог свободного человека!» — такое высказывание Сатина воспринималось как революционный призыв,. как «сигнал к восстанию».
Заявляя о своей глубокой вере в творческие силы, разум и способности свободного человека, Горький утверждал высокие идеи гуманизма. Писатель понимал, что в устах спившегося босяка Сатина слова о гордом и свободном человеке звучат искусственно, но эти слова должны были звучать в пьесе, выражая сокровенные идеалы самого автора и отмечая, что эту речь, «кроме Сатина... некому сказать, и лучше, ярче сказать — он не может».
В пьесе «На дне» Горький опроверг все основные принципы идеализма: идеи непротивления, всепрощения, смирения, — давая понять, за какими силами будущее. Вся пьеса проникнута верой в человека — гордого и сильного, не нуждающегося в жалости, сочувствии, прощении и потому немного обделенного человечностью.