970
тает, что если «к вам приставить бы кого из напостбв — стали б содержанием премного одаренней», ведь невозможно творить по чьей-то указке, под надзором, потому что тогда начинаешь писать «утомительно и длинно», а главным становится число строк, а не их содержание.
Автор понимает, что поэт без свободы — не поэт, что у такого человека выхода нет: или становиться подражателем, или умереть. Несвобода для поэта как отсутствие чернил. Возможно, поэтому Маяковский говорит: «Почему же увеличивать число самоубийств? Лучше увеличь изготовление чернил!». Он презирает те пути, которые «про-топтанней и легче». Для него невозможна сама мысль о том, что можно сдаться, остановиться, бросить все, уйти. Поэтому он не может понять Есенина, сделавшего это. Поэт, талант которого Маяковский признает одним из величайших, перестает бороться, перестает сражаться, умирает — и перестает творить. А для Маяковского не существует даже мысли о том, чтобы по собственному желанию перестать создавать стихи. В любой ситуации он стремится воспеть жизнь, и для него смысл ее — в безостановочном движении вперед. Без сомнений, без сожале-. ний, без оглядки: «Марш!..». И пусть жизнь трудна, но он вырвет «радость у грядущих дней».
И зная о том, что случается с поэтом после смерти, когда «к решеткам памяти уже понанесли посвящений и воспоминаний дрянь», «ваше имя в платочки рассоплено», а стихи мямлят и мнут, Маяковский, как настоящий оратор с трибуны, заявляет, что «в этой жизни помереть не трудно», что у настоящих поэтов весь смысл их творчества в том, чтобы «сделать жизнь», а это «значительно трудней». Но труд стихотворца всегда был, есть и будет тяжелым. Как крестьяне всю свою жизнь обрабатывают землю, чтобы на ней вырос хлеб, телесная пища, так и поэт посвящает свое существование нелегкому вспахиванию* огромных и неосвоенных полей своей души, чтобы появились стихи, духовная необходимость, ведь «слово — полководец человечьей силы».
Наверное, можно утверждать, что Маяковский хотел в этом стихотворении пере-