194
Но автор расширяет сюжетные рамки, напоминая читателям о подвиге Москвы в 1812 году:
Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе... Но и этого мало. Пушкин создает блестящий портрет московского барства, проникнутый ассоциациями со знаменитой грибоедов-ской Москвой. Полагаясь на читателя, который, конечно, вспомнит этот «старый образец», воспетый Грибоедовым, Пушкин укладывает в одну строфу целый слой московского общества: Но в них не видно перемены; Все в них на старый образец: У тетушки княжны Елены Все тот же тюлевый чепец, Все белится Лукерья Львовна, Все то же лжет Любовь Петровна, Иван Петрович так же глуп, Семен Петрович так же скуп... Пушкин не просто охватывает взглядом разные слои русского общества, но глубоко проникает в них, погружая читателя в неповторимый мир национальной стихии. Конечно, широта охвата национальной жизни не могла быть полной и без сыновнего чувства поэта к родной природе:
Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потопленные луга. Улыбкой ясною природа Сквозь сон встречает утро года... Может быть, именно эти особенности пушкинского романа имел в виду Белинский, когда говорил, что «Евгений Онегин» — в высшей степени народное произведение», что это «первое истинно национальное русское произведение».
• Конечно, и великолепие родной природы, и стихия русского языка, и характер русского человека с его неудовлетворенностью — все это вместе складывается в единое понятие национальной стихии.
И все-таки главное в самом понятии «народность» — это ясное осознание отличия народности от простонародности. Именно поэтому Белинский был готов к тому, что многие удивятся его мысли о народности пушкинского романа. В эпоху Белинского еще господствовало
странное мнение, «будто бы русский во фраке или русская в корсете уже не русские и что русский дух дает себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста».
Отстаивая свое утверждение, Белинский ссылается и на Гоголя, считавшего, что «истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа». Безусловно, пленительными, естественными и в высшей степени поэтическими являются в «Евгении Онегине» сцены разговора Татьяны с няней, которую поэт, конечно же, списал с Арины Родионовны, и описание бегания дворового мальчика с жучкой в салазках, и знаменитая «Песня девушек», которую должны петь крестьянки, чтобы не есть господской ягоды.