Лермонтовскому герою присущ в высшей степени самоанализ. Но это мучительно для него. Так как Печорин сделал из самого себя объект для наблюдения, то почти утратил способность отдаваться непосредственному чувству, полнокровно ощущать радость живой жизни. Подвергаясь анализу, чувство ослабевает или гаснет вообще. Печорин сам
признается, что в его душе живут два человека: один совершает поступки, а другой судит его. Этот строгий суд над самим собой не позволяет Печорину довольствоваться малым, лишает его покоя, не дает примириться с той жизнью, которая определена ему общественными условиями.
«Трагедия Печорина, — писал В. Г. Белинский, — прежде всего в противоречии между высокостйю натуры и жалкостию действий.» Кто же виноват в ней? Сам Печорин отвечает на этот вопрос так: «Во мне душа испорчена светом», то есть, средой, обществом, в котором ему довелось жить.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
ПЕЧОРИНА
(поромануМ. Ю.Лермонтова «Герой нашего времени»)
Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто иль темно, Меж тем, под бременем позианья
и сомненья, В бездействии состарится оно.
М. Ю. Лермонтов
В эпиграф вынесены строки из стихотворения «Дума». В них очень точно и прозорливо отражена судьба поколения 30-х годов XIX века. Именно в это время жил и писал Лермонтов. В это время живет и его герой — Печорин. Многие считают, что в творчестве Лермонтова много трагизма. Но истоки этого не только в его личной судьбе, трагизмом была наполнена окружающая действительность. Тридцатые годы — это годы реакции в России, время, когда все лучшее сгноили, разогнали, сослали в Сибирь и на каторгу.
Лермонтов сам признается, что «Герой нашего времени» — это портрет, составленный из пороков всего поколения в целом. В предисловии к «Журналу Печорина» он пишет: «Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно, себя узнают, и, может быть, они найдут оправдание поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего
332
отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем». Это справедливо. Мы часто судим о человеке на основании его поступков, но поступки эти рассматриваем со своей точки зрения, не умея или не желая взглянуть на них с точки зрения того, кто их совершает. Не случайно Лермонтов поместил эти слова после «Бэлы» и «Максима Максимыча» — прочитав эти повести, мы были уже готовы судить Печорина, еще не понимая его.