Но мне кажется, что нельзя обвинять только самого Печорина в том, что он «сделался нравственным калекой». В этом виновато также общество, в котором нет достойного применения лучшим качествам героя. То самое общество, которое мешало Онегину и Ленскому, которое ненавидело Чацкого, теперь Печорина. Так Печорин выучился ненавидеть, лгать, стал скрытен, он «хоронил лучшие свои чувства в глубине сердца, там они и умерли».
Таким образом, можно сказать, что типичный молодой человек 30-х годов XIX столетия, с одной стороны, не лишен ума и талантов, в его душе таятся «силы необъятные», а с другой стороны — это эгоист, разбивающий сердца и разрушающий жизни. Печорин — это и «злой гений» и в то же время жертва общества. В дневнике Печорина мы читаем: «...Первое мое удовольствие подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха — не есть ли первый признак и величайшее торжество власти». Его внимание к женщинам, желание добиться их любви — это потребность его честолюбия, жажда подчинить своей воле окружающих.
Об этом говорит его любовь к Вере. Ведь между Печориным и Верой стояла преграда — Вера была замужем, и это привлекало Печорина, который стремился добиться своего вопреки любым обстоятельствам.
Но любовь Печорина к Вере все-таки больше, чем просто интрига. Когда он получил ее последнее письмо, то «как безумный, выскочил на крыльцо, прыгнул на своего коня и пустился во весь дух догонять ее». Веру он не догнал, оставшись в степи без лошади, которая упала под ним. Тогда он упал на мокрую траву и заплакал, пишет Лермонтов. Вера была единственной женщиной, которую Печорин любил по-настоящему. В то же вре-
мя лишь Вера знала и любила Печорина не вымышленного, а реального, со всеми его достоинствами и недостатками. «Я бы тебя должна ненавидеть... Ты ничего не дал мне, кроме страданий», — говорит она Печорину. Но, как мы знаем, такова была участь большинства людей, с которыми близко сходился Печорин...
В минуту грусти Печорин рассуждает: «Зачем я жил, для какой цели я родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому, что я чувствую в душе моей силы необъятные. Но я не угадал своего назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагородных». И в самом деле, было ли у Печорина «назначение высокое»?