Несмотря на идейную преемственность, поколение разночинцев резко отличалось от предыдущих вольнодумцев из дворян. Порой между ними пролегала непроходимая пропасть, которую разночинцы сами же углубляли. Сравним Чернышевского и Герцена. Хотя их связывало общее дело и самое искреннее дружеское расположение, они никогда не могли быть полностью единодушны. Чернышевский писал о Герцене: «Какой умница! И как отстал! Ведь он до сих пор думает, что он продолжает остроумничать в московских салонах и препираться с Хомяком. А время теперь идет со страшной быстротой... Присмотреться — у него все еще внутри московский барин сидит». Для «реалиста» Чернышевского Герцен так и остался прекраснодушным «идеалистом»...
Разночинцы 60-х годов не признавали свободной творческой игры избыточных сил, их «реализм» был беден, их сознание предельно сужено и сосредоточено на том, что представлялось им главным. Их характерной чертой становится аскетизм, унаследованный всеми следующими поколениями революционеров. Борцы за всеобщее счастье, которые вдохновлялись идеями Чернышевского, были безбожниками и аскетами, они сознательно отказывались от надежд на потустороннюю жизнь, а при этом в земной жизни выбирали лишения, тюрьмы, преследования и смерть. В глазах радикально настроенной молодежи эти люди выгодно отличались от тех лицемерных христиан, которые прочно держались 'за земные блага и смиренно рассчитывали на вознаграждение в будущей жизни.
Чернышевский отнюдь не был лишь рупором их идей, который из тихого уютного
кабинета вдохновлял их на жертвенный подвиг, он был одним из них. Пусть он заблуждался, но все же это был крестный путь, ведь он отдал жизнь за всех несчастных и обездоленных.
Владимир Набоков, резко отрицательно оценив его литературное и идейное наследие, завершил главу, посвященную Чернышевскому (она составляет часть романа «Дар»), такими поэтическими строками:
Что скажет о тебе далекий правнук твой,
То славя прошлое, то запросто ругая?
Что жизнь твоя была ужасна?
Что другая могла бы счастьем быть?