А как показательна реакция на избиение Аксиньи Степаном, возвратившимся из лаге-
рей! Он ее буквально втаптывает в землю ногами — а мимо идущий Алешка Шамиль, далеко не худший из станичников, улыбается. «Что из того, что муж... охаживает собственную жену сапогами?.. Остановился бы Шамиль поглядеть... до смерти убьет или нет, но совесть не позволяет. Не баба, как-никак». Вот такое понятие о совести — мужику неловко любопытствовать. А кроме этого, какие еще чувства возникнуть-то могут?..
А ужасная сцена с изнасилованием Фра-ни! И после этого — пространные рассуждения о казацких косточках, разбросанных по полям Европы. Но после сцены изнасилования — и не жалко. Воспринимается как естественное возмездие.
Так они и живут до первой мировой. Загоняют себя работой до полусмерти, иногда напиваются — тоже до полусмерти. Так же дерутся. Только и умеют — работать и воевать. За это, кстати, их и ценит государство — за урожаи и надежные шашки. От них ничего и не нужно больше никому.
Только и любят — хозяйство, в муках, собственным здоровьем созданное, да свои воображаемые права.
Но все это — до войны. Надо было оторваться от земли, от семей, повидать смерть товарищей, чтобы понять, как дорого свое, родное — и не только хозяйство, но и жены, и дети, и родители, как ценна их забота и ласка.
Понятно, что мировая война никому не нужна, всем к земле хочется. А как быть между двумя огнями — белыми и красными?
Хорошо тем, кому все ясно сразу — Мишке Кошевому или Митьке Коршунову.
А большинство мечется, не зная, к какой власти приткнуться — лишь бы жить не мешали.
Как не просто выбрать правых! Ясно, Деникин был для офицеров и помещиков, красные — для бедноты. Большевистская пропаганда не вдохновляет. Земли — и так полно было, воли — меньше стало, раньше начальство — атамана — сами выбирали, при красных назначают. Поделить поровну — ас какой стати? Все свои, все на виду — кто вкалывает, «потом омывается», тот и имеет, а кто дурака валяет, «пальцем не ворохнул»... Ведь бо-
988