Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: "Иди сюда, Оставь свой край, глухой и грешный, Оставь Россию навсегда..."
Но любовь к Родине была сильнее, ощущение неразделимости своей судьбы с судьбой народа окажется той силой, которая поможет принять существенное для нее решение:
Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
Пройдя пять лет скорбного пути с окровавленной, разоренной гражданской войной Россией, пережив личную трагедию (в 1921 году расстрелян муж — поэт Николай Гумилев), Ахматова уверенно скажет:
Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам.
И постепенно "я" превращается в "мы":
696
Мы ни единого удара Не отклонили от себя.
Это "мы", выросшее из ощущения родства со страной, с горькой ее судьбой, особенно часто будет звучать в годы Великой Отечественной войны.
Ахматова, обладая пророческим даром, предчувствовала приближение новой войны, которая станет трагедией для многих народов, и эту "двадцать четвертую драму Шекспира", которую пишет страшное время, "уже мы не в силах читать!" Не в силах потому, что позади тридцатые годы: изломанные судьбы, миллионы безвинных жертв, звон тюремных ключей, отступничество от общечеловеческих норм,
личное горе (арест сына). Ахматова сама удивлялась, почему стих не замолчал, ведь "перед этим горем гнутся горы, не течет великая река".
К началу новых испытаний, ждавших народ в годы войны, она подошла с выстраданным опытом гражданской поэзии.
Война застала Ахматову в Ленинграде, городе, который стал
ее духовной родиной. Опять трагедия народа совпадает с личной трагедией (арест сына во второй раз). И опять звучит
"мы" в военной лирике:
Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне, Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет.
Война расширяет Родину до просторов Азии, где поэтесса находится в эвакуации. Ахматова не описывает войну — она ее не видела, но считает себя обязанной оплакать великие жертвы своего народа: